— 16 —
был зван на праздник этого мира, и тем благословенна жизнь моя. Очи мои видели и уши мои слышали.
Моя доля в этом пиршестве – играть на моей лире, и я сделал, что мог.
Я теперь спрашиваю, настало ли, наконец, время, когда я могу войти и увидеть твой лик, и принести тебе мое безмолвное поклонение?
— 17 —
только жду любви, чтоб отдаться, наконец, в ее руки. Вот почему я запоздал, и почему я оказался виновен в таких упущениях.
Люди приходят со своими законами и уложениями, чтобы крепко связать меня; но я всегда ускользаю от них, ибо я только жду любви, чтобы отдаться наконец в ее руки.
Меня осуждают и называют меня небрежным; нет сомнения, они правы в своем осуждении.
Кончился день торга и кончили дела свои занятые люди. Те, что напрасно приходили звать меня, ушли в гневе назад. Я только жду любви, чтоб отдаться, наконец, в ее руки.
— 18 —
учи громоздятся на тучи и становится темно. О, любовь, зачем ты заставляешь меня ждать за дверью совсем одного?
В хлопотливые мгновения полдневного труда я вместе с толпой, но в этот темный сиротливый день я уповаю только на тебя.
Если ты не явишь мне лика своего, если ты совершенно покинешь меня, я не знаю, как я проведу эти долгие, дождливые часы.
Смотрю и смотрю я в далекий сумрак неба, и сердце мое блуждает, и стонет с немолчным ветром.
— 19 —
сли ты не заговоришь, я наполню сердце твоим молчанием и претерплю его. Я буду безмолвен и буду ждать, подобно ночи с ее звездной бдительностью и с ее низко склоненной в терпении головой.
Неминуемо утро настанет, исчезнет мрак и твой голос низольется на землю, прорывая небо золотыми потоками.
И твои слова вознесутся песнями над каждым моим птичьим гнездом, и твои напевы взойдут цветами во всех моих лесных чащах.
— 20 —
тот день, когда цвел лотос, мои мысли – увы! – блуждали, и я этого не знал. Моя корзина была пуста и цветок остался незамеченным.
Лишь печаль то и дело овладевала мной, и я вскакивал ото сна и в южном ветре чувствовал сладкий след странного благоухания.
От этой неуловимой сладости болело тоскою сердце у меня и мне чудилось, что это пламенное дыхание лета, ищущего своего завершения.
Я не знал тогда, что оно было так близко, что оно – мое, и что эта совершенная сладость расцвела в глубине моего собственного сердца.