— 41 —
де стоишь ты, мой возлюбленный, прячась позади всех, скрываясь в тени? Тебя толкают и проходят мимо тебя по пыльной дороге, принимая тебя за ничтожного. Я жду здесь докучные часы, рассыпая перед собой свои приношения, между тем, как прохожие разбирают мои цветы, один за другим, и моя корзина почти пуста.
Утренний час прошел, и полдень. В тени вечера мои глаза отягощены сном. Люди, идущие в свой дом, смотрят на меня и улыбаются, и мне стыдно. Я сижу, как нищенка, закрывая лицо краем своей одежды, и когда меня спрашивают, что мне нужно, я потупляю глаза и не отвечаю.
О, как же, в самом деле, я могла бы сказать им, что я жду тебя, и что ты обещал придти? Как могла бы я, пристыженная, сказать им, что эту бедность я беру себе в приданое? Ах, я лелею эту гордость в тайниках своего сердца.
Я сижу на траве, вперяю взор в небо, и мечтаю о внезапном блеске твоего пришествия - со множеством сверкающих огней, с золотыми стягами над твоей колесницей - и мечтаю о том, как люди на дороге оцепенеют от изумления, увидя, что ты сходишь со своего престола, чтобы поднять меня из праха, и дать место возле себя этой оборванной нищенке, дрожащей от стыда и гордости, как плющ под летним ветерком.
Но время идет, и все еще не слышно звона колес твоей колесницы. Много шествий мелькает с шумом и кликами, с пышностью и великолепием. Неужели ты один хочешь стоять в тени, безмолвный, прячась за всеми? Неужели я одна должна ждать и плакать и терзать мое сердце тщетным томлением?
— 42 —
ано утром кто-то шепнул мне, что мы будем плыть в лодке, только ты и я, и что никогда ни одна душа на свете не узнает об этом нашем скитании без цели и без конца.
В этом безбрежном океане, в ответ на твою безмолвно внимающую улыбку, мои песни вздымались бы мелодиями свободными, как волны, от всякой неволи слов.
Или время еще не приспело? Или еще не все дела свершены? Смотри, вечер спустился на берег и в гаснущем свете морские птицы летят к своим гнездам.
Кто знает, когда разомкнутся цепи, и лодка, как последний отблеск заката, исчезнет во тьме ночной?
— 43 —
ыл день, когда я не был готов принять тебя; и, войдя в мое сердце незваный, как простой человек из толпы, неведомый мне, царь мой, ты наложил отпечаток вечности на многие мимолетные мгновения моей жизни.
И ныне, когда они случайно вспоминаются мне, и я вижу на них твою печать, я понимаю, что они лежали, разбросанные во прахе, смешанные с памятью о радостях и горестях позабытых мною моих будничных дней.
Ты не отвернулся с презрением от моих детских игр среди праха, и шаги, которые я слышал в своей детской, все те же, что отдаются эхом от звезды к звезде.
— 44 —
от наслаждение мое – сидеть и не смыкать глаз у края дороги, где тень гонится за светом, и дождь набегает следом за летним зноем.
Гонцы с вестями из неведомых стран приветствуют меня и спешат своей дорогой. На сердце у меня радостно, и сладко мне дыхание пролетающего ветерка.
От зари и до сумерек сижу я здесь, у своей двери, и знаю, что внезапно наступит блаженное мгновенье, когда я увижу тебя.
А пока я улыбаюсь и пою, совсем один. А пока воздух наполняется благоволением обета.
— 45 —
азве вы не слыхали его тихих шагов? Он идет, идет, вечно идет.
Во все мгновения и во все века, во все дни и во все ночи он идет, идет, вечно идет.
Много песен слагал я в различных душевных состояниях, но все их звуки всегда возглашали: – он идет, идет, вечно идет.
В благоуханные дни солнечного апреля по тропе лесной он идет, идет, вечно идет.
В дождливом сумраке июльских ночей на гремящей колеснице туч он идет, идет, вечно идет.
В скорбях и горестях его шаги гнетут мне сердце, и золотое прикосновение ног его заставляет мою радость сиять.